ВЫБРОС
(Часть II)
Атомный ГУЛАГ
Только через месяц после проведенного в СССР испытания первой атомной бомбы
президент США Гарри Трумэн объявил, что патрульные самолеты, летавшие вблизи границ
Советского Союза, обнаружили в воздухе наличие радиоактивных частиц. Сказано это
было перед самым открытием Генеральной ассамблеи ООН. Трумэн рассчитывал загнать
в тупик советскую делегацию и тем самым надеялся, что она признается в наличии
атомного оружия в СССР.
Но не тут-то было. В ответ он получил заявление ТАСС:
“В Советском Союзе, как известно, ведутся строительные работы больших масштабов
— строительство гидростанций, шахт, каналов, дорог, которые вызывают необходимость
больших взрывных работ с применением технических средств. Поскольку эти взрывные
работы происходили и происходят довольно часто в разных районах страны, то возможно,
что это могло привлечь к себе внимание за пределами Советского Союза”.
Зная, что американский президент на этом не успокоится, официальную позицию
СССР на ассамблее было поручено озвучить Полномочному представителю Андрею Януарьевичу
Вышинскому.
И он озвучил. Бывший генеральный прокурор страны хорошо разбирался в тонкостях
общения с политиками. Об атомной бомбе он так и умолчал, хотя намекнул, что она
уже давно секретом не является. А те следы, что обнаружены в атмосфере, действительно
от мирных взрывов. Он сказал, что “подобные взрывы будут позволять прокладывать
каналы, добывать полезные ископаемые”, и призвал американскую сторону последовать
примеру его страны.
Символично, что о мирных ядерных взрывах первым заговорил именно Вышинский.
Вдохновитель ГУЛАГа, бывший прокурор — палач готов был к выполнению новых грандиозных
дел и, как всегда, любой ценой.
Программа применения ядерной энергии в мирных целях “успешно” претворялась
в жизнь чуть больше двух десятков лет. “Созидательная” часть была построена по
довоенной схеме ГУЛАГа. Нужен завод стране — будет, необходим канал — сделаем...
За ценой не стояли, расплачивались людьми.
В те годы раскрепощенная ядерная наука не знала удержу. Ей дозволялось все.
Военную составляющую наглухо засекретили, но надо же было показать миру достижения
в области освоения атома. Вот и приналегли на мирное использование атомной энергии.
Нельзя отрицать, были грандиозные достижения в этой области. Но, как водится,
были и отклонения. Все идеи шли в дело и тут же облекались в форму эксперимента.
Придумали, скажем, ученые новую методику борьбы с внезапными выбросами газа
на шахтах. В основе ее был атомный взрыв. Он должен выдавить метан из угольного
пласта, и после этого шахтеры могли без опаски работать. За экспериментом дело
не стало. Все технические подробности его тут же засекретили и дали ему условное
название “Клеванж”.
В донбасском городе Юный Коммунар присмотрели для его проведения подходящую
шахту, где уголь добывали с километровой глубины. Шахта была из опасных, здесь
часто случались взрывы метана. Было даже подсчитано, что за каждый миллион тонн
угля шахтеры расплачивались пятью человеческими жизнями.
Обезопасить труд шахтеров — дело благородное. Голоса ученых, заявивших о том,
что густонаселенный Донбасс не место для такого эксперимента, не были услышаны.
Не вняли и другим предупреждениям: о возможной деформации шахтного оборудования.
Кто мог остановить благородный порыв ученых, стремившихся сделать добро шахтерам?
Рванули. Через восемь часов (!) после взрыва люди отправились в шахту и приступили
к работе. Ни о каких средствах защиты и речи не было.
Через полгода на шахте произошла катастрофа — взрыв метана.
“Как же так?!” — спросили шахтеры и только через двадцать лет получили заключение,
в котором говорилось:
“Целью эксперимента была не борьба с выбросами газов, а лишь подтверждение
или опровержение имеющихся технических предпосылок возможного предотвращения выброса
угля или газа путем воздействия на выбросоопасные угольные пласты мощными волнами
камуфлетного взрыва”.
Проще говоря: “Извините, ребята, мы попробовали, но ничего не получилось”.
А то, что городское кладбище пополнилось очередной порцией шахтеров, умерших теперь
уже от рака, — до этого науке дела нет. Она, как и искусство, требует своих жертв.
Недавно стала известна еще одна скрытая деталь этого взрыва.
Оказывается, в результате аэрокосмической съемки над эпицентром подземного
взрыва обнаружено радиоактивное пятно.
Город Юный Коммунар стал в полном составе своих жителей одним из лагерей атомного
ГУЛАГа. Экспериментальный “Клеванж” им еще будет аукаться и аукаться.
Рванули в Прикамье. Там проверялась сходная идея: с помощью взрыва хотели повысить
давление в нефтеносных скважинах. Взрыв был огромной силы. Эффект потряс: один
из очевидцев рассказывал, что собственными глазами видел, как река оторвалась
от русла и на какое-то мгновение зависла в воздухе.
Взрывали осенью. Людей, как всегда, в расчет не принимали. Никто не подумал
о приближающейся зиме. В результате взрыва было разрушено 2500 печей, вышли из
строя тепловые магистрали.
Итог взрыва выразился в одной фразе отчета: “увеличение выхода нефти было незначительным”.
Только сейчас на месте этого взрыва сгребли зараженный грунт — 500 кубометров
— и захоронили. До этого тридцать лет людям твердили, что все у них в порядке.
Дозиметры в то время были таким же секретным прибором, как блоки пуска космических
ракет.
Уже исчезли с земли вдохновители и организаторы атомного ГУЛАГа, но идеи, за
которые они с остервенением взялись и стали претворять в жизнь, продолжали воплощаться.
О них восторженно писали газеты, убеждая человека, что все это делается ради и
во благо его. Вон, даже непокорный атом обуздали.
Может быть, мы несправедливы к ядерной науке и зря о ней вот так... Может быть,
синдром обреченности ГУЛАГа и синдром опасности Чернобыля вызвали в нас какую-то
мутацию ненависти к атому. А что, разве мы не имеем на нее право? Разве у нас
нет для этого оснований?
(Продолжение следует)
Вячеслав Федоров
Фото: Николая МОШКОВА
На снимках:
- Ещё один "мирный" ядерный взрыв. (Архивное фото).
